Архангельский, Холмогорский и Пертоминский

концентрационные лагеря

Военный историк B.C. Малаховский на основе доступных ему архивных данных установил, что за полтора года жертвами красного террора стало 25 640 жителей Архангельской губернии.

Сергей Петрович Мельгунов в своей книге «Красный террор» со ссылкой на корреспондентов «Революционной России» сооб­щает, что вскоре после ухода из Архангельска английских войск и после «торжественных похорон пустых красных гробов» начался такой террор, что город «стонал целое лето», стал «городом мерт­вых». Автор сообщает, что «в первую очередь» было убито в апреле 1920 г. 800 офицеров, которые не успели уехать в Лондон по Мур­манской железной дороге (как предлагало им правительство Мил­лера, уходившее из Архангельска на ледоколе). Во «вторую оче­редь» уничтожали гражданских: крестьян, кооператоров, дворян, священников и всех тех, кто так или иначе представлял «угрозу» новому режиму.

Юрий Всеволодович Дойков в фондах бывшего областного партийного архива выявил списки расстрелянных. В них с указанием чинов, должностей и других данных значится 2028 фамилий.

В Архангельске офицеров арестовывали под видом обязатель­ной их регистрации в советских органах. Прием с регистрацией один к одному, повторялся позднее на Дону, на Кубани, в Крыму, в Туркес­тане. Об этом пишет С. Мельгунов: «Объявляется регистрация или перерегистрация для бывших офицеров, или для каких-либо кате­горий, служивших у белых. Не предвидя и не ожидая ничего плохо­го, люди, проявившие свою лояльность, идут регистрироваться, а их схватывают, в чем они явились, немедленно загоняют в вагоны и везут в Архангельские лагеря. В летних костюмчиках из Куба­ни или Крыма, без полотенца, без кусочка мыла, без смены белья, грязные, завшивленные, попадают они в архангельский климат с очень проблематическими надеждами на возможность не только получить белье и теплую одежду, но и просто известить близких о своем местонахождении…»

Должность председателя Архгубчека исполнял посланец Ле­нина Михаил Кедров. О его кровавой деятельности в Архангель­ске сохранилось немало свидетельств. Словами русского химика В.Н. Ипатьева, он «.лично перестрелял там немало народа» (воспо­минания опубликованы в Нью-Йорке). Словами русского социоло­га Питирима Сорокина, «врагов народа» он отправлял на тот свет в «массовом масштабе» (рассказ «На лоне природы» опубликован в Париже). Зверствами и крутой расправой была известна и секре­тарь Губревкома жена Кедрова Ревекка Пластинина-Майзель.

Старинный северный уездный городок Холмогоры С. Мельгунов называет в своей книге «усыпальницей» русской молодежи, а расстрелы — формой «сокрытой смертной казни». Расстрелы под Холмогорами он называет «самыми главными», то есть самыми массовыми в России. По словам авто­ра, расстреливали партиями по 10-100 человек в десяти верстах от Холмогор, «лицу, специально ездившему для нелегального обследо­вания положения заключенных на Севере, жители окружных де­ревень назвали жуткую цифру 8000 таким образом погибших».

Ю. Дойков в своих публикациях сообщает, что часть офицеров (из 2028 человек по спискам) расстреляна в Архангельске на Мхах, а остальных в августе 1920 г. увезли на двух баржах вверх по Се­верной Двине под Холмогоры. Людей с первой баржи высадили на остров Ельники, что напротив Верхней Койдокурьи, заставили выкопать себе могилы и расстреляли из пулеметов. На второй бар­же народ взбунтовался и стал прыгать в воду в надежде спастись вплавь, но избежать расстрела было невозможно.

Нет сомнения, что в тех расстрелах сгинул в неизвестность офи­цер Владимир Минейко, 22 лет. О нем оставила воспоминания его сес­тра Ксения Петровна Гемп, почетный гражданин Архангельска. По ее словам, брата арестовали в июне 1920 г. на Пинеге, когда белых офицеров «собирали» в районе боев. Их увезли в московские Бу­тырки, но там вспыхнула эпидемия сыпняка. Часть офицеров рас­стреляли, а другую — отправили в Архангельск, причем без про­визии и воды. По прибытии в Исакогорку арестанты бросились к реке, но был дан приказ «стрелять по ногам». Раненых оставили на станции, а основную массу переправили через Северную Двину в город. Два дня, обессиленные, они лежали вповалку на пристани у холодильника. Когда их уводили из города, Ксения, как и другие провожавшие, пыталась передать брату еду. Но конвоиры не позво­лили, более того, начальник конвоя Валюшис сорвал с руки Ксении обручальное кольцо, а у бабушки снял серьги. Офицеров на двух речных пароходах и баржах увезли в Холмогоры и там расстре­ляли. Трупы скидывали в реку или зарывали. По словам К. Гемп, в район Холмогор спустя лет пятнадцать приезжали на практику студенты с преподавателями из Архангельского мединститута, со­бирали скелеты, нужные для медпрактики.

В Холмогорах и окрестностях расстреливали не только тех, кто оказался или был захвачен на Севере. Созерко Артаганович Мальсагов в своей книге «Адские острова» расширяет список: «После поражения генерала Деникина и Врангеля (соответственно в конце 1919-го и в 1920-х гг.) взятые в плен белые офицеры и солдаты, а так­же гражданские лица с отвоеванных у белых территорий — муж­чины, женщины и дети — ссылались в Холмогоры этап за этапом. А после подавления Кронштадтского восстания в апреле 1921 г. все матросы, взятые под стражу большевиками в количестве около 2000 человек, тоже были присланы туда. Остатки колчаковской армии, различные сибирские и украинские атаманы, крестьяне из Тамбовской губернии, примкнувшие к антоновскому движению, десятки тысяч представителей интеллигенции всех национально­стей и вероисповеданий, кубанские и донские казаки — все стека­лись широким потоком в Холмогоры и Пертоминск».

Лагерь дислоцировался в южной части Холмогор на территории Успенского женского монастыря и соборного комп­лекса, отделение - в бывшем монастырском скиту в деревне Товра. Комендантом лагеря «для пользы службы» назначен 20 июня 1921 г. сотрудник 1-го разряда секретно-оперативного отдела Архгубчека Бачулис.

Об этом коменданте С. Мельгунов пишет со слов человека, ко­торый (когда слухи о «лагере смерти» дошли до Москвы) специаль­но ездил на далекий Север, чтобы выяснить, как помочь несчаст­ным людям: «В бытность комендантом Бачулиса, человека крайне жестокого, немало людей было расстреляно за ничтожнейшие провинности. Про него рассказывают жуткие вещи. Говорят, буд­то он разделял заключенных на десятки и за провинность одного наказывал весь десяток».

Условия содержания заключенных описаны С. Мальсаговым, на себе испытавшим их: «Люди направлялись туда из всех уголков России и должны были жить в наскоро выстроенных бараках. Это были никогда не отап­ливаемые, даже в самую сильную зимнюю стужу, помещения (когда температура в этих северных широтах снижалась до —50 градусов по Цельсию).

Заключенным выдавался следующий паек: одна картофелина на завтрак, картофельные очистки, сваренные в воде, на обед и одна карто­фелина на ужин. Ни кусочка хлеба, ни унции сахара, не говоря уже о мясе или масле. И эти люди, доведенные муками голода до отча­яния, поедали кору на деревьях. Они вынуждены были из-за пыток и расстрелов соглашаться выполнять самую тяжелую работу: корчевать пни, работать в каменоломнях, сплавлять лес. Им было категорически запрещено переписываться со своими родными или получать от них посылки с едой или одеждой. Все письма уничто­жались. А пища и прочее пожирались и использовались лагерной охраной».

По словам С. Мальсагова, «высшее начальство в этих лагерях назначалось Москвой и исполняло предписания, полученные отту­да. Средний и низший персонал состоял из арестованных чекистов, которые были сосланы по причине слишком очевидного грабежа, взяточничества, пьянства и других нарушений. Эти ребята, поте­ряв выгодные должности в Чрезвычайных комиссиях центральной России, свою неимоверную злость с неописуемой жестокостью вымещали на лагерных заключенных». А Созерко Артаганович, напомню, был там.

Особенно свирепствовал помощник коменданта лагеря поляк Квициньский, на совести ко­торого «ужасы» «Белого дома» (бывшего имения в окрестностях Холмогор, покинутого владельцами). По распоряжению этого па­лача-садиста в доме с 1920 г. и до конца 1922 г. ежедневно расстре­ливали людей, тела казненных не убирали. За два года трупами были наполнены все помещения до самого потолка. Запах разложившихся тел отравлял воздух на целые кило­метры вокруг.

Этот дом упоминает в своей книге и С. Мельгунов.

Около 10000 человек были расстреляны в Холмогорах и Пертоминске. Как это ни ужасно, но в этой цифре нет ничего поразительного. Ибо в течение трех лет подряд до своего расформирования эти лагеря составляли главную тюрьму всей Советской России. В 1921 г. 4000 бывших офицеров и солдат армии Врангеля были погружены на баржи, и их чекисты потопили в устье Дви­ны. Те, которые были еще в состоянии удержаться на поверхнос­ти воды, были расстреляны. В 1922 г. несколько барж загрузили заключенными, которых потопили в Двине прямо на глазах у всех».

Видимо, речь идёт о тех баржах, лежащих на дне Бабонеговской ямы, о которых рассказывают старожилы в пригородных деревнях.

У К. Гемп под Холмогорами расстрелян брат, а мама Надежда Ми­хайловна Минейко (выпускница Петербургской консерватории и ученица Римского-Корсакова) «за то, что играла на «фортепьянах», вместо того, чтобы идти служить народу, была посажена в Холмогорский лагерь принудработ, сгинула от тифа в 1921 г.».

В начале лета 1922 г. (когда чекисты унич­тожили уже 90 процентов всех заключенных) из Холмогор сбежал один кронштадтский матрос. Ему удалось добраться до Москвы и по старым связям добиться приема во ВЦИКе. Матрос сказал Ка­линину: «Делайте со мной, что хотите, но обратите внимание на те ужасы, которые творятся в советских лагерях». Мольбы матроса выслушали снисходительно, но комиссию в Холмогоры все-таки направили.

Это была комиссия во главе с Фельдманом. От увиденного и услышанного Фельдман пришел в ужас. Он расстрелял комендан­та лагеря, а помощников и прочий персонал отправил для рассле­дования в столицу (но все чекисты были помилованы и получили ответственные должности в учреждениях ГПУ в южной России). Фельдман, понимая, что «белый дом» и десятки тысяч трупов - это «груз на совести Москвы», распорядился все сжечь.

Но следы пре­ступлений находят до сих пор. Так, в октябре 2006 г. на территории храмового комплекса в ходе работ по прокладке кабеля была обна­ружена братская могила с останками, их упаковали в 18 мешков. В большем количестве были обнаружены останки в 1980-х гг., тог­да с трудом хватило двух телег, чтобы вывезти их и захоронить.

Несколько лет назад, когда прокладывался газопровод в Архангельск, его строителям пришлось прорыть канал через весь остров Ельничный от Койдокурьи до Ценовца. Они трижды наталкивались на захоронения – человеческими костями забивались сопла землеснарядов.

Здесь уместно рассказать ещё один случай. Однажды Виктор Корельский из Вайново рыбачил с дядей на Ельничном. Увидел в воде дощечку, хотел бросить её в костёр, но дядя остановил – нельзя, это же икона была. Видимо, кто-то из расстрелянных на острове нёс с собой икону. Живопись за пятьдесят лет пропала, когда Виктор подарил доску лявленской церкви, она была голой. Даже левкас не сохранился. Но через полгода появилось какое-то изображение. Ещё через полгода фотоаппарат «увидел» икону – великомученицу Варвару!

Ещё более жутким лагерем был Пертоминск, который находится на восточном берегу Унской губы Белого моря в ста восемнадцати верстах от Архангельска. С начала XVII в. там действовал Преображенский крестный мужской монастырь.

Пертоминский ЛПР негласно использовался в качестве штраф­ного изолятора для заключенных других северных лагерей Губчека. Из книги С. Мельгунова известно, что только «одно упоминание о Пертоминске заставляет трепетать холмогорских заключен­ных — для них оно равносильно смертному приговору... Об условиях жизни заключенных сам по себе свидетельствует такой порази­тельный факт, что на 1200 заключенных за полгода приходится 442 смерти!... Из партии в 200 человек, отправленных туда недав­но из Холмогор, лишь немногие уцелели».

Снабжение заключенных продуктами питания было мизерным. С. Мельгунов пишет, что им не давали хлеба и кормили «исключи­тельно сухой рыбой». По причине голода весной 1921 г. взбунто­вались матросы - отказались выходить на работу. Эту ситуацию в Губисполкоме сочли опасной. На заседании заслушали «Об отказе выйти на работу, требуя усиления пайка заключенных белогвардейцев в Пертоминском концлагере в коли­честве 70 человек, согласно списку ниже сего...» и постановили: «всех означенных 70 белогвардейцев расстрелять, действия комен­данта лагеря признать правильными и расстрел утвердить ввиду опасности их».

Знало ли правительство о том, что про­исходит в северных лагерях? На этот вопрос отвечает в своей книге С. Мальсагов: «без всякого сомнения», что знало, «не могло не знать! Но, будучи заинтересованным в безжалостном уничтожении своих врагов, подлинных и мнимых, руководители Коммунистической партии ограничились лишь умыванием рук

В бывшем Центральном партийном архиве хранится немало до­кументов о положении на Севере в начале 1920-х гг. Одно из писем написано на имя председателя СНК в сентябре 1921 г. «сочувству­ющим идейному социализму» Степановым:

«Многоуважаемый тов. Ленин В.И.

Известно ли Вам о творимых безобразиях на Севе­ре, которые как раз дают обратные результаты в укреплении социалистического строя. Совершенные же преступления на Севере Вашим уполномоченным Михаилом Кедровым, его сподвижником бывшим председателем АрхЧК Смирновым останутся вековым памятником и укором в истории советского строительства. Та­ковой памятник неизбежно будет на острове Ельники в верс­тах 70 от Архангельска, где зверски расстреляны привезенные на баржах из Холмогорского лагеря, Москвы и Кубани беззащитные люди, свыше 7000 граждан, из пулеметов, голодных, истерзанных, большинство из которых люди образованные, могущие принести своему отечеству в строительстве лишь пользу. Известно ли Вам, что вместо бывшего древнего Холмогорского женского монасты­ря учрежден концентрационный лагерь, где люди мрут от голода и холода... Пора одуматься. Довольно крови, горя и сирот... Това­рищи, остановитесь. Дайте Северу вздохнуть».

Дали! В 1922 г. распоряжением СНК от 25 июля все места заключения в РСФСР были переданы в ведение НКВД. Советское государство приступило к обкатке новой политэкономической модели своего развития: отныне идеологическим противникам (или тем, кого власть считала таковыми) – не только находиться в строгой изоляции, но и укреплять ее экономику. Потому был создан первый отечественный концлагерь – Соловецкий. Этот концлагерь – а именно так в партийных и чекистских документах до начала 30-х назывались подобные учреждения – явился прообразом «архипелага ГУЛАГ».